Я слышу печальные звуки которых не слышит никто рубцов
Обновлено: 25.04.2024
Я часто, глаза закрывая,
всё вижу, как в небе ночном
кружат тихо звёзды, мерцая,
над Вологдой, где был мой дом.
Так много здесь хмурого неба
над серой, спокойной водой.
Ты был там когда-нибудь, не был?
Тогда незнаком ты с тоской.
Там травы покрыли дороги,
деревья притихли давно;
леса, и кустарник убогий,
и скука, что дует в окно.
Россия! Как грустно и странно
поникли берёзы твои.
Как солнце над лугом туманно
в краю нелюдимой земли.
И лишь иногда над рекою,
где бакен качается жёлт,
услышишь, как волки завоют,
да лошадь тихонько заржёт.
«Поверьте мне, я чист душою…»
Николай Рубцов продолжил традицию раннего ухода поэтов из жизни. Ушёл в 35 лет. 19 января 1971 года был задушен в своей кровати в скромной квартире хрущёвской пятиэтажки на окраине Вологды. И кем? Любовницей. Бытовая трагедия, и не важно, кто виноват и в какой степени, он сам или его полюбовница, важно другое: не стало человека. И какого.
Рубцов был удивительный русский поэт, бесшабашный и непутёвый, вроде Аполлона Григорьева. И судьба постоянно испытывала его на прочность, на разрыв: сиротство, детдомовщина, бедность, неприкаянность. Он часто сам не знал, где преклонить ему голову. Хотел поступить в мореходку, но туда не попал, хотя и походил по морю. – «Я весь в мазуте, весь в тавоте, / Зато работаю в Тралфлоте. » Кочегар рыболовецкого судна, матрос, слесарь-сантехник на заводе… Учился в нескольких техникумах, но ни одного не закончил. По натуре был простодушен, наивен, провинциален, да ещё с трудным характером. Короче, не продвинутый, не прагматичный, не интерактивный. Может быть, поэтому он и не вписался в жизнь, хотя в его пору она, эта самая жизнь, ещё не была коммерциализованной, и в основном действовал принцип бартера: ты мне – я тебе.
Но опять же теперь не важно, каким был Рубцов. Главное, что жил на белом свете такой замечательный поэт, по нынешним меркам – классик. Стихи его охотно печатают, выходят книги, воспоминания, есть Всероссийская литературная премия «Звезда полей» имени Николая Рубцова. Всё есть! А человека нет… Старая российская история: при жизни не ценят, не замечают, третируют, топчут. А после смерти вдруг спохватываются и возносят до небес.
Несколько биографических штрихов. Николай Рубцов родился 3 января 1936 года в посёлке Емецк Архангельской области. Отец погиб на фронте. В стихотворении «Детство» поэт с горечью писал: «Мать умерла. Отец ушёл на фронт. / Соседка злая / Не даёт проходу. / Смутно помню / Утро похорон / И за окошком / Скудную природу…»
Потеряв мать в 6 лет, Рубцов воспитывался в детских домах. А когда исполнилось 16 лет, скитался по стране. Перебрал различные профессии, а мечта была одна: стать поэтом. В 1962 году поступил в Московский литературный институт им. Горького. Через два года был исключен за нарушение дисциплины.
Первая книга – «Лирика» – вышла в 1965 году в Архангельске, в 1967 году в Москве «Звезда полей».
Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою…
Звезда полей! В минуту потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит за зимним серебром.
Ну, и так далее. Ныне хрестоматийные строки – звезда, которая «горит, не угасая, для всех тревожных жителей земли». Таким беспокойным и тревожным был сам Николай Рубцов. Последний прижизненный сборник «Сосен шум» вышел в 1970 году.
О своём творчестве Рубцов написал так: «Я переписывать не стану / Из книги Тютчева и Фета, / И я придумывать не стану /Себя особого, Рубцова, / За это верить перестану / В того же самого Рубцова / Но я у Тютчева и Фета / Проверю искреннее слово, / Чтоб книгу Тютчева и Фета / Продолжить книгою Рубцова». »
Вот так изложил кредо путём нарочитого нагнетания тавтологий Николай Рубцов. Он жил трудно. А писал легко. Да у него и было прозвище лёгкое – «Шарфик». Лёгкий, развевающийся, трепетный… Себя он высоко не ставил, но, тем не менее, свою силу чувствовал.
Мой стиль, увы, не совершенный…
Но я ж не Пушкин, я другой…
Лермонтовский перифраз: «Нет, я не Байрон, я другой…» Любил Рубцов Есенина и Тютчева. А мы любим Рубцова. Верно сказал о нём один из критиков: «Он далеко смотрел, высоко думал и глубоко чувствовал». Он был маленьким звенящим колечком в длинной цепи бытия, звеном, которое тянулось от Ивана Калиты и Дмитрия Донского. Он являлся эхом славных русских дружин, вступивших в смертельную битву с чужеземной ордой. Он как бы слышал сквозь толщу временных наслоений гиканье и свист богатырей и удальцов. Ему снились по ночам малиновые пожары и багровые зарева великих сражений. Он, маленький, тщедушный Рубцов, тоже хотел стать в ряд булатных ратников:
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племён!
Как прежде скакали на голос удачи капризной,
Я буду скакать по следам миновавших времён…
Николай Рубцов истинно любил Россию. Без крика. Без патриотического надрыва. Без нарочитого показа. А тихо. Сердечно. По-настоящему.
Тихая моя Родина!
Ива, реки, соловьи…
Как вспоминал земляк поэта, Виктор Коротаев, Рубцова томила «неистребимая, мучительная и всегда поглощающая нежность к зелёным лугам и золотистым осенним лесам, медленным водам и терпким ягодам, томливым полдням и прохладным вечерам – всему, без чего не мыслил он ни своей жизни, ни своего творчества».
Он не просто любил землю, на которой вырос, по которой ходил, запахи которой вдыхал. Землю, не придуманную чьей-то фантазией, обсаженную бутафорскими липами и присыпанную сверху сахарной пудрой, а реально существующую…
Случайный гость,
Я здесь ищу жилище
И вот пою
Про уголок Руси,
Где жёлтый куст
И лодки кверху днищем,
И колесо,
Забытое в грязи…
Никакой идеализации. Никакого захлёба от нахлынувшего счастья. Сурово и, тем не менее, нежно.
Теперь в полях везде машины.
И не видать плохих кобыл.
И только вечный дух крушины
Всё так же горек и уныл…
Рубцов никогда не чувствовал себя творцом на земле, он всего лишь «случайный гость» на ней. Это стержень всей поэзии Рубцова. «Деревья, избы, лошадь на мосту, / Цветущий луг – везде о нём тоскую. / И, разлюбив вот эту красоту, / Я не создам, наверное, другую…» Он пронзительно чувствовал, что всё вокруг преходяще. И весна пройдёт, и юность пролетит, и отчий дом разрушится, и человеку не миновать своей горькой судьбы.
Замерзают мои георгины,
И последние ночи близки.
И на комья желтеющей глины
За ограду летят лепестки…
Нет, меня не порадует – что ты! —
Одинокая странствий звезда.
Пролетели мои самолёты,
Просвистели мои поезда…
Не порвать мне житейские цепи,
Не умчаться, глазами горя,
В пугачёвские вольные степи,
Где гуляла душа бунтаря.
Мотивы усталости, обречённости у Рубцова сквозят во многих стихотворениях: «Давно душа блуждать устала / В былой любви, в былом хмелю, / Давно понять пора настала, / Что слишком призраки люблю…»
И приведу моё любимое стихотворение поэта, пронизанное мистическим чувством ожидания чего-то тёмного и страшного:
Печальная Вологда дремлет
На тёмной печальной земле,
И люди окраины древней
Тревожно проходят во мгле.
Родимая! Что ещё будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
Замолкли весёлые трубы
И танцы на всём этаже,
И дверь опустевшего клуба
Печально закрылась уже.
И сдержанный говор печален
На тёмном печальном крыльце,
Всё было весёлым вначале,
Всё стало печальным в конце.
На тёмном разъезде разлуки
И в тёмном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто…
Прилагательные «печальная, печальный» с наречием «печально» доминируют в строках и создают настроение полнейшего отчаяния, но отчаяния не громкого, со стонами и рыданием, а тихого, смиренного, безысходного. «Всё было весёлым вначале, / Всё стало печальным в конце», – кто возразит против этой мудрости жизни, разве что полнейший идиот, твердящий дурацкую формулу, что человек создан для счастья, как птица для полёта. «Но итоги всегда печальны, даже если они хороши», – вторит Рубцову Андрей Вознесенский.
Николай Рубцов слышал печальные звуки, и они его не обманули. Он прожил всего 35 лет и 16 дней, и над ним сомкнулся «ужас ночи». «А где-то в солнечном Тифлисе / Ты ждёшь меня на той горе, / Где в тёплый день при лёгком бризе / Прощались мы лицом к заре…»
Что сказать в завершение? Сегодня идёт другая жизнь. Бары-рестораны, казино, ночные клубы. Рекою льётся вино. Стриптизируют обнажённые девицы. Всё шумит. Сверкает. Переливается всеми красками радуги, – разумеется, только в столице, в этом финансовом Вавилоне, а отнюдь не в бедной провинции. И так не хватает одного: немного рубцовской печали. Без этой печали нет гармонии в жизни…
Но всё равно в жилищах зыбких —
Попробуй их останови!
Перекликаясь, плачут скрипки
О жёлтом плёсе, о любви.
Юрий Безелянский «Опасная профессия: писатель»
Из письма В.П. Астафьева поэтессе Н.А. Старичковой:
Уж очень много нагорожено вокруг личности и необычной смерти Рубцова. Поскольку и то, и другое мало кому доступно, личность-то загадочней и крупнее времени и окружения, то и уподобляют поэта, его дела и содержание души, чаще всего себе подобной и из страдающей, грустной души выстраивают душонку мятущуюся и ничтожную.
Пишут чаще всего те, с кем он собутыльничал, при ком вольничал, кривлялся и безобразия свои напоказ выставлял. Люди-верхогляды, «кумовья» по бутылке и видели то, что хотели увидеть и не могли ничего другого увидеть, ибо общались с поэтом в пьяном застолье, в грязных шинках и социалистических общагах. Им и в голову не приходит, что он так же, как они, не писал, а «сочинял» стихи, и «стихия» эта органична, тайна глубоко сокрыта от глаза.
Скульптор В.М.Клыков изваял памятник Сергию Радонежскому. В середину его, будто матери, поместил он ангелочка-ребёночка. Вот я всегда мысленно сравнивал Николая Рубцова с фигурой Радонежского — сверху непотребство, детдомовская разухабистость, от дозы выпитого переходящая в хамство и наглость, нечищеные зубы, валенки, одежда и белье, пахнущие помойкой, заношенное пальтишко, а под ним, в серёдке, под сердцем таится чистый-чистый ребёнок с милым лицом, грустным и виноватым взглядом очень пристальных глаз — этот мальчик и «держал волну», охранял звук в раздрызганном, себя не ценящем, дар свой, да не свой, а Богом данный, унижающим чистый тон.
Душу, терзаемую самим творцом, как мог ручонками слабыми удерживал и еще бы с десяток, может, и другой лет сохранял России поэта, посланного прославлять землю свою, природу русскую и людей её забитых и загнанных временем в тёмный угол. Я думаю, что к шестидесяти годам он пришёл бы к Богу и перестал бы пить и безобразничать.
«Я СЛЫШУ ПЕЧАЛЬНЫЕ ЗВУКИ, КОТОРЫХ НЕ СЛЫШИТ НИКТО…»
ЭПИГОНЫ РУБЦОВА.
Значительный ущерб "почвенной" лирике нанесли эпигоны: "После того же Рубцова явилась огромная толпа эпигонов, обманутых кажущейся простотой его поэтики, - пишет Н. Дмитриев. - И вот в который раз мы с зевотой читаем "ядреное" описание русской баньки, завалинки, гармошки - того, что призвано явиться свидетельством "почвенности", с тоской сталкиваемся с нытьем об осинках и дождиках, которое к трагичности рубцовской лирики никакого отношения не имеет." Пример подобного рубцовского влияния (зеркальные мотивы, образы и т.д.) - Элида Дубровина:
И однажды - тревожно, растерянно -
Я пойму, глядя вслед журавлям,
Что люблю эту пору осеннюю
За щемящую жалость к полям,
Что люблю эту пору жестокую,
Без луча и надежды во мгле,
За мучительную и глубокую,
Непонятную нежность к земле.
По проторенной дорожке идет и автор сборников «Опавшие яблоки» (2000) и «Полыньи на реке» (2003) Василий Мишенев:
Моя дорога – к полю, к дому,
Моя дорога – средь берез.
Что-то очень знакомое слышится в его «Никольских березах»:
Хочу опять сдержать
От солнца заслонясь
Когда вокруг шумят
Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез.
Слушаю – и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.
Еще один известный мотив в стихотворении В. Мишенева:
Свет берез на солнечной опушке.
Я стою, друзей со мною нет.
Но жаль – друзей со мною нет.
(«Зима. Безоблачный рассвет…»)
- это же строка из стихотворения Н. Рубцова «В глуши»!…
Мне грустно оттого,
Что знаю эту радость
Лишь только я один:
Друзей со мною нет…
Все помнят рубцовскую «Прощальную песню»:
Мы с тобою как разные птицы!
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу.
А вот переделка В. Мишенева:
Наши годы, как гордые птицы,
Набирают легко высоту,
Не зови их назад возвратиться,
Не услышат они на лету.
Строфа из «Зимней ночи» Рубцова звучит так:
Кто-то стонет на темном кладбище,
Кто-то гибнет в буране – невмочь,
И мерещится мне, что в жилище
Кто-то пристально смотрит всю ночь…
Копия В. Мишенева явно хуже оригинала, в его пересказе она выглядит особенно неуклюже:
Жутко в доме пустом
Одному в эту ночь,
Только ветер глухой
Бьется в окна мои…
Мишенев копирует рубцовские восклицательные интонации («Как воет ветер! Как стонет ветер!»):
Во сне тревожном.
И вопросительные («Что вспомню я? Черные бани По склонам крутых берегов…»):
Что видел я вокруг?
У Рубцова же вытащено Мишеневым из контекста и перелицовано:
Надо мной облака, облака,
Ветром мысли относит, как дым…
(«Я родное покинул крыльцо…»)
В оригинальном рубцовском тексте:
И пусть над ней, печальные немного,
Плывут, плывут, как мысли, облака…
Снова слышу я волнеье:
Что же, что же впереди?
У Мишенева – потухший вариант с вялыми эмоциями:
Что ждет впереди?
Наиболее показательный пример – перепев рубцовских «Журавлей» на разные лады:
Вот уже развернулись широко
И с достоинством дальше летят,
Замирает душа одиноко,
Чтоб услышать, как крылья шумят.
Но осень настала – они поднялись,
И вот уже нет мне покоя…
Провожаю восторженным взглядом
Надо мной пролетающий клин,
Никого, к сожаленью, нет рядом,
Я стою среди поля один.
Пережив и пургу, и разлуку,
Так непросто всю радость понять.
Сердцем чувствую сладкую муку
И хочу от нее зарыдать.
И еще о журавлях, еще одна вариация на ту же тему:
Наш путь – на север,
А над нами – к югу клином журавли.
Машу им долго вслед, и холодно рукам.
- в рубцовских «Журавлях» «машут птицам согласные руки…».
Николай Рубцов вывел бессмертную поэтическую формулу:
Я слышу печальные звуки.
Которых не слышит никто…
А вот корявый мишеневский ее вариант:
Моя душа вдруг слышала такое,
Чего другим услышать не дано.
В стихотворении В. Мишенева «Майский ветер» обращают на себя внимание ассоциации, связанные с рубцовским шедевром «В минуты музыки» («Но все равно в жилищах зыбких – Попробуй их останови! – Перекликаясь, плачут скрипки О желтом плесе, о любви.»):
Еще не голос – шепот дальний
Окрест блуждающей любви,
В душе он будит звук начальный,
А с ним – волнение в крови.
Но это только внешнее сходство. У Рубцова – лиризм и образный ряд находятся в гармонии, у Мишенева – невнятность, «блуждающая любовь».
Стихотворение «Мне такая уж выпала доля…» целиком соткано из чужих, да к тому же и затасканных образов: «родная сторона», «тихое поле», «березовая грусть», «священная Русь», «вольная воля», «крылья весны» и т.п. Все это напоминает пародию на некий «общерусский» текст.
Кроме того, нельзя же так откровенно заимствовать у А. Яшина («Мне никогда земля не будет пухом…»):
Не будет никогда!
(«Тщеславие – хотим оставить след…»)
Можно долго перечислять вторичные стихи В. Мишенева: «Летний праздник» (Н. Рубцов, «Я буду скакать…»); «Падает снег» (Н. Рубцов, «Выпал снег»); «Зазвучали праздничные звоны…» (Н. Рубцов, «Уединившись за оконцем»); «Откуковали в лесу недалеком кукушки…» (Н. Рубцов, «Песня»); «На болоте» (Н. Рубцов, «Осенние этюды»); «Осенью» (Н. Рубцов, «Нагрянули»); «Ветер листья унес к темноте борозд…» (Н. Рубцов, «Письмо»); «Красная смородина» (Н. Рубцов, «В лесу»); «Грибные места» (Н. Рубцов, «Зеленые цветы») - и этот ряд далеко не полон…
Положительные и даже восхищенные отзывы В. Белова и В. Астафьева получил сборник В. Мишенева «Опавшие яблоки». Согласиться с ними, несмотря на весь их авторитет больших русских писателей, не позволяют факты. Вместо послесловия к книге В. Мишенева «Полыньи на реке» помещено письмо В. Астафьева: «Где-то нет-нет скользнет отблеск рубцовской строки, но из-под его обвораживающего влияния, будучи вологжанином, трудно выбраться, загасить в себе…» Слишком мягкая оценка поэзии, полностью зависимой от Рубцова.
Несамостоятельность, вторичность, подражательность, зависимость от поэтического мира Рубцова, от его образного ряда и языка – вот диагноз, который нужно поставить как В. Мишеневу, так и всем рубцовским эпигонам.
Николай Рубцов. Тихая моя родина. запись закреплена
Печальная Вологда
дремлет
На темной печальной земле,
И люди окраины древней
Тревожно проходят во мгле.
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
Замолкли веселые трубы
И танцы на всем этаже,
И дверь опустевшего клуба
Печально закрылась уже.
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
И сдержанный говор печален
На темном печальном крыльце.
Все было веселым вначале,
Все стало печальным в конце.
Печальная Вологда
дремлет
На темной печальной земле.
И ветер, печальный и древний,
Качает деревья во мгле.
Замолкли печальные трубы
И танцы на всем этаже, —
И двери печального клуба
Печально закрылись уже.
И сдержанный говор
печален
На темном печальном крыльце..
Все было веселым вначале,
Все стало печальным в конце.
Я сын этой древней,
вечерней
Любимой зеленой земли.
Как полон, как полон значенья
Гудок парохода вдали!
На темном разъезде
разлуки
И в темном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто.
* * *
ПРОЩАЛЬНОЕ
Печальная Вологда
дремлет
На темной печальной земле,—
И люди окраины древней
Печально проходят во мгле.
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
В тот город безлистый, где осень
Начнет на меня моросить,
Мне ветер хотя бы забросил
Листок с вологодских осин.
Замолкли печальные трубы
И танцы на всем этаже, —
И двери затихшего клуба
Печально закрылись уже.
В тот город, где море да камень,
Да сопки во мраке ночном,
С полян моих солнечный пламень
Прорвался б хотя бы лучом!
И сдержанный говор печален
На темном прощальном крыльце.
Все было весёлым вначале,
Все стало печальным в конце.
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
Когда заря, светясь по сосняку,
Горит, горит, и лес уже не дремлет,
И тени сосен падают в реку,
И свет бежит на улицы деревни,
Когда, смеясь, на дворике глухом
Встречают солнце взрослые и дети,—
Воспрянув духом, выбегу на холм
И все увижу в самом лучшем свете.
Деревья, избы, лошадь на мосту,
Цветущий луг — везде о них тоскую.
И, разлюбив вот эту красоту,
Я не создам, наверное, другую.
***
В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей.
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но все равно в жилищах зыбких —
Попробуй их останови!—
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.
И все равно под небом низким
Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чем.
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чем.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
*
Печальная Вологда дремлет
На темной печальной земле,
И люди окраины древней
Тревожно проходят во мгле.
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
Замолкли веселые трубы
И танцы на всем этаже,
И дверь опустевшего клуба
Печально закрылась уже.
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
И сдержанный говор печален
На темном печальное крыльце.
Все было веселым вначале,
Все стало печальным в конце.
На темном разъезде разлуки
И в темном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто.
Читает Алексей Миронов.
*
Шумит Катунь
В. Астафьеву
. Как я подолгу слушал этот шум,
Когда во мгле горел закатный пламень!
Лицом к реке садился я на камень
И все глядел, задумчив и угрюм,
Как мимо башен, идолов, гробниц
Катунь неслась широкою лавиной,
И кто-то древней клинописью птиц
Записывал напев ее былинный.
Катунь, Катунь – свирепая река!
Поет она таинственные мифы
О том, как шли воинственные скифы,–
Они топтали эти берега!
И Чингисхана сумрачная тень
Над целым миром солнце затмевала,
И черный дым летел за перевалы
К стоянкам светлых русских деревень.
Все поглотил столетний темный зев!
И все в просторе сказочно-огнистом
Бежит Катунь с рыданием и свистом –
Она не может успокоить гнев!
В горах погаснет солнечный июнь,
Заснут во мгле печальные аилы,
Молчат цветы, безмолвствуют могилы,
И только слышно, как шумит Катунь.
Стоит жара. Летают мухи.
Под знойным небом чахнет сад.
У церкви сонные старухи
Толкутся, бредят, верещат.
Смотрю угрюмо на калеку,
Соображаю, как же так -
Я дать не в силах человеку
Ему положенный пятак?
И как же так, что я всё реже
Волнуюсь, плачу и люблю?
Как будто сам я тоже сплю
И в этом сне тревожно брежу.
Николай Михайлович Рубцов
*
* * *
Улетели листья с тополей -
Повторилась в мире неизбежность.
Не жалей ты листья, не жалей,
А жалей любовь мою и нежность!
Пусть деревья голые стоят,
Не кляни ты шумные метели!
Разве в этом кто-то виноват,
Что с деревьев листья улетели?
В ГОРНИЦЕ МОЕЙ СВЕТЛО
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды.
Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.
Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень.
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!
Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе.
Мне лошадь встретилась в кустах.
И вздрогнул я. А было поздно.
В любой воде таился страх,
В любом сарае сенокосном.
Зачем она в такой глуши
Явилась мне в такую пору?
Мы были две живых души,
Но неспособных к разговору.
Мы были разных два лица,
Хотя имели по два глаза.
Мы жутко так, не до конца,
Переглянулись по два раза.
И я спешил — признаюсь вам —
С одною мыслью к домочадцам:
Что лучше разным существам
В местах тревожных —
не встречаться!
* * *
Ветер всхлипывал, словно дитя,
За углом потемневшего дома.
На широком дворе, шелестя,
По земле разлеталась солома.
Мы с тобой не играли в любовь,
Мы не знали такого искусства,
Просто мы у поленницы дров
Целовались от странного чувства.
Разве можно расстаться шутя,
Если так одиноко у дома,
Где лишь плачущий ветер-дитя
Да поленница дров и солома.
Если так потемнели холмы,
И скрипят, не смолкая, ворота,
И дыхание близкой зимы
Все слышней с ледяного болота.
* * *
Мы сваливать
не вправе
Вину свою на жизнь.
Кто едет -
тот и правит,
Поехал - так держись!
Я повода оставил.
Смотрю другим вослед.
Сам ехал бы
и правил,
Да мне дороги нет.
* * *
Я умру в крещенские морозы
Я умру, когда трещат березы
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки
Сам не знаю, что это такое.
Я не верю вечности покоя!
Звезда полей, во мгле заледенелой
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою.
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром.
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей.
Николай Рубцов
ЗЕЛЕНЫЕ ЦВЕТЫ
Светлеет грусть, когда цветут цветы,
Когда брожу я многоцветным лугом
Один или с хорошим давним другом,
Который сам не терпит суеты.
За нами шум и пыльные хвосты —
Все улеглось! Одно осталось ясно —
Что мир устроен грозно и прекрасно,
Что легче там, где поле и цветы.
Остановившись в медленном пути,
Смотрю, как день, играя, расцветает.
Но даже здесь.. чего-то не хватает..
Недостает того, что не найти.
Как не найти погаснувшей звезды,
Как никогда, бродя цветущей степью,
Меж белых листьев и на белых стеблях
Мне не найти зеленые цветы.
Есть пора - души моей отрада:
Зыбко все, но зелено уже!
Есть пора осеннего распада,
Это тоже родственно душе.
Грязь кругом, а тянет на болото,
Дождь кругом, а тянет на реку, -
И грустит избушка между лодок
На своем ненастном берегу.
Облетают листья, уплывают
Мимо голых веток и оград.
В эти дни дороже мне бывают
И дела, и образы утрат.
Слез не лей над кочкою болотной
Оттого, что слишком я горяч,
Вот умру - и стану я холодный,
Вот тогда, любимая, поплачь!
Я буду долго
Гнать велосипед.
В глухих лугах его остановлю.
Нарву цветов.
И подарю букет
Той девушке, которую люблю.
Я ей скажу:
- С другим наедине
О наших встречах позабыла ты,
И потому на память обо мне
Возьми вот эти
Скромные цветы! -
Она возьмёт.
Но снова в поздний час,
Когда туман сгущается и грусть,
Она пройдёт,
Не поднимая глаз,
Не улыбнувшись даже.
Ну и пусть.
Я буду долго
Гнать велосипед,
В глухих лугах его остановлю.
Я лишь хочу,
Чтобы взяла букет
Та девушка, которую люблю.
В горнице его — светло…
«Поэзия Н. Рубцова не имеет таких чётко выраженных примет. Она тоньше, беззащитнее и естественнее. Грубым пересказом её можно ранить – так много зависит тут от интонации. Мир поэта – это и комната с половиками, и российские холмы, по которым носится душа погибшего десантника.
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Биографы упоминают о стихотворении Рубцова «Я умру в крещенские морозы» как о предсказании даты собственной трагической смерти.
Я умру в крещенские морозы
Я умру, когда трещат березы
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки
Сам не знаю, что это такое.
Я не верю вечности покоя!
Конечно, вклад Н. М. Рубцова в русскую литературу чрезвычайно велик и значителен. Очень правильно сказал поэт Глеб Горбовский о том, что в ХХ веке было много поэтов, которые очаровывали. Но «Николай Рубцов — поэт долгожданный. Блок и Есенин были последними, кто очаровывал читающий мир поэзией — непридуманной, органической. Полвека прошло в поиске, в изыске, в утверждении многих форм, а также — истин. (…) Время от времени в огромном хоре советской поэзии звучали голоса яркие, неповторимые. И все же — хотелось Рубцова. Требовалось. Кислородное голодание без его стихов — надвигалось. ».
Слава Рубцова оказалась посмертной. «Особенно удивительно, — отмечал В. Кожинов, — не сам по себе стремительный рост славы поэта, а тот факт, что росла она как бы стихийно, по сути дела без участия средств массовой информации — словно движимая не зависящей от людей природной силой». В этом смысле, по степени всенародного признания, Рубцова можно сравнить только с В. Шукшиным. Но славе своей Шукшин все-таки во многом обязан не замечательным рассказам о русских «чудиках», не сатирической сказке «До третьих петухов», а кино, своему актерскому и режиссерскому дарованию. Рубцов завоевал признание не благодаря, а вопреки всем СМИ, включая телевидение и кино. На родине поэта воздвигнуты 2 памятника — в 1985 в Тотьме, в 1998 в Вологде. В 1975 одна из центральных улиц Вологды названа именем поэта. В 1997 учреждена всероссийская литературная премия «Звезда полей» имени Николая Рубцова. Песни на его стихи стали одними из самых популярных. В русской поэзии, наряду с пушкинианой и есенианой появилась и рубцовиана — десятки стихов, посвященных памяти Рубцова, среди которых стихи Г. Горбовского, С. Куняева, А. Передреева, В. Коротаева, Н. Старшинова, О. Фокиной и мн. др. поэтов. Его книги продолжали издаваться после 1991 при полной коммерциализации книжного рынка, когда годами не выходило ни одного поэтического издания. В 1998—99 вышло 5 изданий Рубцова: «Вологодская трагедия», «Улетели листья», «Последняя осень», «Звезда полей», «Собрание сочинений» в 3 томах. Сборник «Последняя осень» в течение года выдержал 3 переиздания. В 2001 в серии «ЖЗЛ» вышла книга Н. Коняева «Николай Рубцов». Все это говорит о том, что поэзия Рубцова оказалась востребованной, в ней люди нашли созвучие своим мыслям и чувствам. В России к. XX в., когда на нее «со всех сторон нагрянули они, иных времен татары и монголы», Рубцов выразил самые заветные чувства и мысли русского народа. На его могиле в Вологде начертаны строки из «Видения на холме», звучащие как напутствие, как завет России XXI в., России 3-го тысячелетия: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»
3 января 1936 года родился русский поэт советской эпохи Николай РУБЦОВ.
Литературно-критическая повесть "Сей образ прекрасного мира. ". "Звезда полей" Николая Рубцова" была написана Петром Ткаченко к 70-летию со дня рождения поэта и впервые опубликована чуть более десяти лет назад в авторском литературно-публицистическом альманахе "Солёная Подкова".
«Сей образ прекрасного мира…»
«Звезда полей…» Николая Рубцова
Не порвать мне мучительной связи
С долгой осенью нашей земли…
Николай Рубцов
При имени Николая Рубцова нас осеняет неотступная мысль о большом русском народном национальном поэте, появление которого по всем признакам было вроде бы невозможно и даже немыслимо после столь жестоких революционных, социальных потрясений и духовно-мировоззренческих насилий в России в двадцатом веке. Казалось, что такое чистое, поистине народное, с абсолютным правосознанием дарование уже не выберется из-под идеологических глыб, всё ещё господствовавших; искажений духовных и эстетических ценностей, нарушений их иерархии, свирепо навязываемого атеизма и искоренения народной православной веры. Поэтому современникам, он представлялся поэтом ожидаемым, и в тоже время неожиданным… Видимо, действительно после долгих идеологических бесчинств в общественном сознании люди отвыкли от подлинной поэзии. Многими, даже считавшими себя литераторами, но находившимися в плену расхожих стереотипов, он оказался просмотренным. Причём, людьми, хорошо знавшими поэта и слышавшими к тому времени уже созданные им шедевры русской лирики. Это дало полное право Глебу Горбовскому честно заметить, что «многие, даже из общавшихся с Николаем, узнали о нём, как о большом поэте уже после смерти…».
Печальная Вологда
дремлет
На темной печальной земле,
И люди окраины древней
Тревожно проходят во мгле.
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
Замолкли веселые трубы
И танцы на всем этаже,
И дверь опустевшего клуба
Печально закрылась уже.
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
И сдержанный говор печален
На темном печальном крыльце.
Все было веселым вначале,
Все стало печальным в конце.
На темном разъезде разлуки
И в темном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто.
Сергей Литвинов 09.09.2012 17:02:17
Отзыв: положительный
В последних двух строчках - весь Рубцов.
Как хорошо, что именно Рубцов, и под гармонь.
И, так прочувствовано.
Слезу вышибли.
Не льщу.
mishal 26.08.2012 04:51:21
Отзыв: положительный
Большое спасибо, Александр, за замечательную песню на стихи любимого поэта!
С искренним уважением, Михаил.
Александр Якунин-Сугробов 23.08.2012 14:40:50
Отзыв: положительный
Хорошая песня получилась, Саша, на стихи моего любимого поэта! С хорошей работой поздравляю! С уважением, Саша.
СИрена 19.08.2012 18:33:08
Отзыв: положительный
какая-то тревожная песня.как будто он предчувствовал свою неожиданную смерть.очень сильно спето. спасибо, александр.
Отправляя любой текст через специальные формы на сайте, вы соглашаетесь с политикой конфиденциальности данного сайта. Все авторские права на произведения принадлежат их авторам и охраняются действующим законодательством. Перепечатка и копирование произведений возможны только с согласия их автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за содержание произведений закреплена за их авторами на основании правил публикации и российского законодательства. При нарушении правил сайта и официального судебного запроса Администрация сайта предоставит все необходимые данные об авторе-нарушителе.
Читайте также: