Поиск рубцов не одни
Обновлено: 04.05.2024
Казалось бы, чего проще, пойди в архив и откроешь много интересных материалов по запрашиваемой теме исследования. Но если до тебя сотни людей уже интересовались этим фондом, если кажется, что все открытия уже сделаны, то стоит ли заниматься архивной морокой? Судите сами.
Новые книги о поэте Н.М.Рубцове, свежие литературоведческие исследования, телевизионные и радио программы, фильмы, статьи в толстых журналах и районных газетах, фестивали поэзии Рубцова, литературные чтения его имени объявлены или появились в канун 80-летия со дня рождения поэта. Однако, приоритетом всех мероприятий и изданий будут стихи Николая Рубцова, ставшие народными песнями и разобранные на цитаты, по прежнему волнующие многих людей, ценителей истинной поэзии и красоты.
Мы бесконечно любим ставшие уже классическими строки Рубцова, но к его юбилею не грех познакомиться с неизвестными стихами поэта, пусть не шедеврами лирики, но несомненно принадлежащими его перу. Должен оговориться, что в деле поисков и публикаций случаются накладки, от них не застрахован не один исследователь. Материалы статьи пишутся на доступном для автора на сегодняшний день архивном материале, накопленном за годы работы. Итак, почитаем, строчки неизвестного, архивного Рубцова и искренне порадуемся, что такой поэт посетил нашу землю. К публикуемым, забытым стихам Николая Рубцова придётся дать небольшой комментарий.
Строки Николая Рубцова, публикуемые ниже, сохранились в ГАВО (Государственный архив Вологодской области), ф.51, оп.1, ед. хранения 123. На обороте четвёртого листа машинописи известного стихотворения «Конец» (Смерть приближалась…) они написаны мелким шрифтом. По - видимому, наброски какого – то незаконченного стихотворения. Если убрать повторы, то получится следующее.
За горами, за лесами,
Где снега, сверкая, тают,
Над жилыми хуторами
Утки дикие летают.
А весна в разгаре полном
То, смеясь, бежит и скачет,
То, играя, гонит волны,
То, взгрустнув, чуть – чуть поплачет,
То, смеясь ещё резвее,
Луг цветами покрывает,
Лёгким ветром с поля веет,
Будто шёлком одевает…
Вот ещё четверостишие, с явным поиском рифмы и темы стихотворения, незаконченное. Видимо поэту нужно было зафиксировать образ, пришедший к нему, вчерне. Больше Рубцов к нему не возвращался.
За горами, за лесами,
По буграм, в чащобе дикой
Над лесными озёрами
Мох усеян весь брусникой.
Следующее стихотворение из ГАВО, ф.51, оп.1, ед.хр.80.
Строчки «Красота не у всех одинакова / Одинакова юность у всех» использованы Николаем Рубцовым в стихотворении «Гололедица». Это водилось у поэта, использовать удачные, образные строчки не один раз. В этом раннем оригинальном стихотворении они тоже на месте.
В бедном домике старых родителей
Расцветала красавица дочь.
И на берег из бедной обители
Выходила в туманную ночь.
А она то смеялась, то плакала,
Я сердился:- То слёзы, то смех.
Красота не у всех одинакова,
Одинакова юность у всех!
Стихотворение Николая Рубцова «Старая дорога» широко известно и любимо. Но вот эти строки никогда не печатались в тексте произведения. Приведём только это неизвестное, архивное четверостишие, но не будем решать за Рубцова и вставлять его в стихотворение «Старая дорога». Думается, читатель легко найдёт ему место в стихотворении поэта, точно не ухудшив поэтику рубцовского шедевра. ( ГАВО, ф.51, оп.1, ед.хр.44, лист 2 , оборот).
Да! Голубые вечности глаза
На всех прохожих смотрят равнодушно,
И в свой черёд спокойно и послушно
Пред ней смолкают наши голоса.
Сюрпризы с неизвестным строками Н.М.Рубцова случаются не только в результате работы в ГАВО, но и в рукописном фонде архива Вологодского государственного музея – заповедника. Несколько таких четверостиший привёл недавно в «Российской газете – Неделе» №6827(256) Дмитрий Шеваров. Продолжим эту добрую традицию.
Приводимые ниже неизвестные строки поэта Рубцова не лучшие из написанных поэтом. Это стихи его молодости и восхождения к постижению тайн поэзии. Но это тот редкий случай, когда Николай Рубцов сохранил их в своём архиве, возможно желая поработать и довести обрывки стихотворных мыслей до полноценного стихотворения. Уверен, что черновые варианты поэтического таланта имеют право на публикацию как стихи момента и дань уважения поэту Рубцову (ГГМЗ 34183/18).
И от приступа чувств
закружилась чуть - чуть голова.
Я тихонько бренчу
на расхлябанной старой гитаре,
Под какой – то мотив
На ходу, подбирая слова.
Будут годы лететь, -
Будет больше на кладбище трупов.
Я из жизни уйду,
Если смысл не откроется в ней.
И какой–нибудь тип,
Надо мной, усмехнувшийся глупо,
Будет бабу любить
На угрюмой могилке моей.
Вот ещё отрывок из записной книжки Рубцова из собрания Виктора Коротаева, подаренной музею В.А.Коротаевой.
Она прелестная была!
В её глазах огни играли!
Она с ума меня свела
Вот поэт вопреки утверждениям, что он не имел черновиков, пробует в записной книжке стихотворные строки.
Она любила небо голубое
…Она цветы любила голубые
Из всех нарядов
Она любила платье голубое
Её глаза светились голубым.
Далее строки, записанные Н.М.Рубцовым, которые могли войти в будущие стихотворения.
Лесоломная буря прошла.
Мы будем лето летовать.
Уже предвечерняя тусклость.
Так и представляю себе начало стихотворения Николая Рубцова… Не исключал бы совсем обнаружения новых завершённых стихов поэта, написанных в период его поэтического взросления. Николай Михайлович Рубцов не был абсолютно исключительным поэтом при жизни, возможно, он и сейчас таковым не является, но его избрало сердце русского народа и в этом смысле он такой один. С юбилеем, русский народный поэт Николай Рубцов.
Самая большая во всем ТЛГ база российских военных, которые погибли или попали в плен в Украине.
About
Platform
Не идентифицирован
Поляков Алексей Валентинович
28.08.1976 г.р.
пос.Светлый
Олег Булгаков
с. Курья
Прапорщик Смирнов Дмитрий Евгеньевич
35 лет
Лейтенант Львов Максим Львович
с.Байдеряково Самарской области
Деревня Никола в Вологодской области. Устюженский район. Почти нигде.
Русская глушь, русская жизнь.
До Тотьмы и Су`хоны, где до сих пор «лодка на речной мели скоро догниет совсем», пилить верст двести. По бездорожью. Впрочем, дорога есть, но не асфальт, гравий. Дождливой осенью она так разбита, что машина не едет, а шагает. Местные лихачи по ней летают!
Рубцов по ней, дороженьке, ходил. Странствовал.
В Николе храм Николая Угодника. Без крыши, но с фресками, проступающими сурово, словно скулы, ликом святого, подарившего имя одному из самых пронзительных поэтов.
Рубцов родился не здесь, а в селе Емецк. Но поэт Рубцов появился именно в Николе!
Почти все стихи Рубцова дорожные:
Заяц в лес бежал по лугу,
Я из лесу шел домой,-
Бедный заяц с перепугу
Так и сел передо мной!
Так и обмер, бестолковый,
Но, конечно, в тот же миг
Поскакал в лесок сосновый,
Слыша мой веселый крик.
И еще, наверно, долго
С вечной дрожью в тишине
Думал где-нибудь под елкой
О себе и обо мне.
Думал, горестно вздыхая,
Что друзей-то у него
После дедушки Мазая
Не осталось никого.
Если это не гениально, то что такое стихи, поэзия?
Он их нашел, или они его? Но он вымерил стихи шагом, скорым, торопливым, а иной раз размеренным.
С Рубцовым все не ясно, все несуразно: ушастый, всегда пьяненький.
В музее имени Рубцова хранится запись песни « В горнице моей светло». Все помнят песню, которую спела прозрачным, хрустальным и звонким, словно родничок, голосом Гинтаре Яутакайте. Потом она исчезла, вроде бы выйдя замуж за американского миллионера?!
А в исполнении Николая Рубцова она печальная. Почти безнадежная. Это светлое воспоминание о детстве, которого у Рубцова почти что не было.
В Николе до сих пор живы еще бабушки, которые помнят его. Одни говорят, что он был веселый, играл на гармошке, песни пел. Другие – что всегда грустный.
Пожалуй, Рубцов – один из немногих поэтов, в которого можно только верить. У него особенная стать. Одни его не ненавидят и за поэта не считают, другие боготворят.
Как известно любовь и ненависть - одного поля, только первое со знаком плюс, а второе со знаком минус. Любят за то, что другие ненавидят. Но все это относится к его иконописному портрету, к ретуши.
А Рубцов – ни тот и не другой, а может быть, как на фотографии в музее, где лысый мужичок, слегка подвыпивший, ощипывает, как хозяйка кролика, гитару.
Плачет или поет?
Бабушки рассказывают басни про Николу, пекут вкусные шаньги, и поят самогоном, который любил их земляк и ровесник. А я им плету небылицы про Москву, в которой они никогда не были и уже не будут.
Самогон крепкий, потому что зима долгая. А песня и стихи его светлые. Звезда полей его возносится над нами и до сих пор сияет, и режет глаз от ее блеска:
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времен.
"Смердяков русской поэзии" - как-то назвал свою статью о Рубцове критик Владимир Новиков. Патриоты оскорбились. А я вспомнил историю, которую любил рассказывать о Рубцове Лев Аннинский:
"Николай, я прочёл подборку Ваших стихов . " - сказал однажды Аннинский Рубцову. Рубцов смерил его взглядом и ответил: "Ваше мнение о моих стихах меня не интересует".
Так и здесь: кого интересует, что думает или не думает В.Новиков?
Журнальный планктон, который забывают быстрее, нежели заканчивают, засыпая, читать журнал.
Смердяков опускает высокое вниз, до своего мизерабельного, уровня, чтобы помериться с ним ростом. Вспомним Пушкинское: "он мал, как мы, он мерзок, как мы!"
Критик, наверняка, спутал свой отраженный от поэта портрет. Вернее, увидел в зеркале Смердякова свою литературную незаконножденность. И испугался.
И ведь, наверное, все просчитал. Он ударил беззащитного, каким и был всю жизнь Рубцов. И мне кажется, что эта каинова печать так и будет на нем. Его будут вспоминать лишь в связи и по случаю, как поминают бездарного Карабчиевского, который в свое время хотел сбросить с корабля современности Маяковского, но силенок не хватило.
И вправду, нельзя простить поэту такие строки:
В глухих лугах его остановлю.
Той девушке, которую люблю.
Такое простить нельзя. И судьба не простила. Рубцов ушел в январские морозы.
Я умру в крещенские морозы
Я умру, когда трещат березы
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки
Сам не знаю, что это такое…
Я не верю вечности покоя!
Николай Рубцов (3 января 1936 — 19 января 1971)
85 лет со дня рождения было почти две недели назад и 50 лет со дня смерти сегодня, 19 января 2021, в праздник Крещения Господня.
Ведь 85 это не так уж и много, и он мог бы еще быть жив. Сколько бы он написал за эти полвека.
Некоторые критики считают, что пророческое предвидение затмило литературные достоинства этого стихотворения - оно было написано в январе 1970 года, когда до смерти поэту оставался один год.
Но откуда пришло к поэту это страшное пророчество? Ведь ему было всего 34 года. Можно только повторить вслед за поэтом - "не знаю. "
Николай Рубцов родился 3 января 1936 года в селе Емецк Архангельской области. В 1940 переехал вместе с семьёй в Вологду, где Рубцовых застала война.
Это, наверное, его первая фотография. Кто мог предположить, глядя на благополучного пухлого малыша, его трагическую судьбу?
Его отец, Михаил Андрианович Рубцов (1900–1962), ушёл на фронт и, как считали дети, погиб. На самом деле отец бросил семью и жил отдельно в Вологде после войны. Не просто так написал другой поэт:
А в 1942-м умерла мать, когда ему было всего шесть лет, Колю Рубцова со старшим братом как сирот определили в детский дом в «Николах» - так в народе называли село Никольское Тотемского района Вологодской области. Годы детдомовской жизни поэт вспоминал с теплотой, несмотря на полуголодное существование. Там он окончил семь классов.
Так что и матушка, и горница в другом знаменитом стихотворении - образы, увы, чисто поэтические (куда более известен женский вариант исполнения на музыку А.Морозова, но мне этот видится более естественным).
Но это будет написано сильно позже.
Как и это стихотворение, полное памяти и любви к "тихой малой родине".
С 1950 по 1952 год Николай учился в Тотемском лесотехническом техникуме - пытался после 7 классов поступить в Рижскую мореходку, но не приняли из-за возраста. Затем работал кочегаром в тресте «Севрыба». С 1953 по 1955 год учился в горно-химическом техникуме в городе Кировске Мурманской области.
Из воспоминаний Маргариты Салтан, учившейся на курс позже Рубцова по той же специальности - маркшейдер, которых романтично называли «горными штурманами».
– Он разным был. На гармони играл и пел морские песни, а ребята подпевали. Кстати, именно Николай бросил клич: «А давайте сбросимся на гармошку! Будем греться!» Дело в том, что общежитие наше находилось в дощатых, продуваемых бараках, и было в нём очень холодно. Зимой только тогда потеплее бывало, когда снегом до крыши заносило. Мы даже выходили через крышу, потому что дверь было не открыть. С лёгкой руки Николая и появилась у нас гармошка. Под гармошку плясали и… согревались. Ещё помню, что Николай был вспыльчивым и обязательно нарывался на выговор. Например, провожали в армию студентов. И так сложилось, что отмечали проводы в его комнате. Народу было много, но наказали лишь его.
Недолго довелось поучиться Николаю Рубцову на «горного штурмана» в Кировске - разочаровавшись в выбранной специальности он перестал заниматься, наполучал двоек и был отчислен. Но именно в техникуме ему встретился человек, который впервые всерьёз оценил его литературный дар. Все последующие годы с теплом и благодарностью он вспоминал своего классного руководителя – преподавателя русского языка и литературы М. И. Лагунову.
Листвой пропащей,
знобящей мглою
Заносит буря неясный путь.
А ивы гнутся над головою,
Скрипят и стонут — не отдохнуть.
Бегу от бури, от помрачении.
И вдруг я вспомню твое лицо,
Игру заката во мгле вечерней,
В лучах заката твое кольцо.
Глухому плеску на дне оврага,
И спящей вербе, и ковылю
Я, оставаясь, твердил из мрака
Одно и то же: —Люблю, люблю!
Листвой пропащей,
знобящей мглою
Заносит буря безлюдный путь.
И стонут ивы над головою,
И воет ветер — не отдохнуть!
Куда от бури, он непогоды
Себя я спрячу?
Я вспоминаю былые годы
И— плачу.
не вправе
Вину свою на жизнь.
Кто едет,
тот и правит,
Поехал, так держись!
Я повода оставил.
Смотрю другим вослед.
Сам ехал бы
и правил,
Да мне дороги нет.
ГДЕ ВЕСЕЛЫЕ ДЕВУШКИ НАШИ?
Как играли они у берез
На лужке, зеленеющем нежно!
И, поплакав о чем-то всерьез,
Как смеялись они безмятежно!
И цветы мне бросали: — Лови!
И брожу я, забыт и обижен:
Игры юности, игры любви—
Почему я их больше не вижу?
Чей-то смех у заросших плетней,
Чей-то говор все тише и тише,
Спор гармошек и крики парней —
Почему я их больше не слышу?
— Васильки,— говорю,— васильки!
Может быть, вы не те, а другие,
Безразлично вам, годы какие
Провели мы у этой реки?
Ничего не сказали в ответ.
Но как будто чего выражали —
Долго, долго смотрели вослед,
Провожали меня, провожали.
ИЗ ВОСЬМИСТИШИЙ
В комнате темно,
В комнате беда,—
Кончилось вино,
Кончилась еда,
Кончилась вода
Вдруг на этаже,
Отчего ж тогда
Весело душе?
В комнате давно
Кончилась беда,
Есть у нас вино,
Есть у нас еда,
И давно вода
Есть на этаже,
Отчего ж тогда
Пусто на душе?
Звездный небосвод
Полон светлых дум,
У моих ворот
Затихает шум,
И глядят глаза
В самый нежный том,
А душе — гроза,
Молнии и гром!
Лунною порой,
Омрачая мир,
Шел понурый строй,
Рядом — конвоир.
А душе в ночи
Снился чудный сон:
Вербы и грачи,
Колокольный звон.
Девушке весной
Я дарил кольцо,
С лаской и тоской
Ей глядел в лицо,
Холодна была
У нее ладонь,
Но сжигал дотла
Душу мне — огонь!
Постучали в дверь,
Открывать не стал,
Я с людьми не зверь,
Просто я устал,
Может быть, меня
Ждет за дверью друг,
Может быть, родня.
А в душе — испуг.
В комнате покой,
Всем гостям почет,
Полною рекой
Жизнь моя течет,
Выйду не спеша,
На село взгляну.
Окунись, душа,
В чистую волну!
КОГО ОБИДЕЛ?
В мое окно проникли слухи.
По чистой комнате моей
Они проносятся, как мухи,—
Я сам порой ношусь по ней!
И вспомнил я тревожный ропот
Вечерних нескольких старух.
Они, они тогда по тропам
Свой разнесли недобрый слух!
— Ему-то, люди, что здесь надо?
Еще утащит чье добро! —
Шумели все, как в бурю стадо.
И я бросал свое перо.
Есть сердобольные старушки
С душою светлою, как луч!
Но эти! Дверь своей избушки
Хоть запирай от них на ключ!
Они, они — я это видел! —
Свой разнесли недобрый слух.
О Русь! Кого я здесь обидел?
Не надо слушать злых старух.
НОЧНОЕ
Если б мои не болели мозги,
Я бы заснуть не прочь.
Рад, что в окошке не видно ни зги,—
Ночь, черная ночь!
В горьких невзгодах прошедшего дня
Было порой невмочь.
Только одна и утешит меня —
Ночь, черная ночь!
Грустному другу в чужой стороне
Словом спешил я помочь.
Пусть хоть немного поможет и мне
Ночь, черная ночь!
Резким, свистящим своим помелом
Вьюга гнала меня прочь.
Дай под твоим я погреюсь крылом,
Ночь, черная ночь!
УГРЮМОЕ
Я вспомнил
угрюмые волны,
Летящие мимо и прочь!
Я вспомнил угрюмые молы,
Я вспомнил угрюмую ночь.
Я вспомнил угрюмую птицу,
Взлетевшую
жертву стеречь.
Я вспомнил угрюмые лица,
Я вспомнил угрюмую речь.
Я вспомнил угрюмые думы,
Забытые мною уже.
И стало угрюмо, угрюмо
И как-то спокойно душе.
НЕИЗВЕСТНЫЙ
Он шел против снега во мраке,
Бездомный, голодный, больной.
Он после стучался в бараки
В какой-то деревне лесной.
Его не пустили. Тупая
Какая-то бабка в упор
Сказала, к нему подступая:
— Бродяга. Наверное, вор.
Он шел. Но угрюмо и грозно
Белели снега впереди!
Он вышел на берег морозной,
Безжизненной, страшной реки!
Он вздрогнул, очнулся и снова
Забылся, качнулся вперед.
Он умер без крика, без слова,
Он знал, что в дороге умрет.
Он умер, снегами отпетый.
А люди вели разговор
Все тот же, узнавши об этом:
— Бродяга. Наверное, вор.
ДОРОЖНАЯ ЭЛЕГИЯ
Дорога, дорога,
Разлука, разлука.
Знакома до срока
Дорожная мука.
И отчее племя,
И близкие души,
И лучшее время
Все дальше, все глуше.
Лесная сорока
Одна мне подруга,
Дорога, дорога,
Разлука, разлука.
Устало в пыли
Я влачусь, как острожник,
Темнеет вдали,
Приуныл подорожник,
И страшно немного
Без света, без друга,
Дорога, дорога,
Разлука, разлука.
СКАЧЕТ ЛИ СВАДЬБА.
Скачет ли свадьба в глуши потрясенного бора,
Или, как ласка, в минуты ненастной погоды
Где-то послышится пение детского хора,—
Так — вспоминаю — бывало и в прежние годы!
Вспыхнут ли звезды — я вспомню, что прежде
блистали
Эти же звезды. И выйду случайно к парому,—
Прежде— подумаю — эти же весла плескали.
Будто о жизни и думать нельзя по-другому!
Ты говоришь, говоришь, как на родине лунной
Снег освещенный летел вороному под ноги,
Как без оглядки, взволнованный, сильный и юный
В поле открытое мчался ты вниз по дороге!
Верил ты в счастье, как верят в простую удачу,
Слушал о счастье младенческий говор природы,—
Что ж, говори! Но не думай, что, если заплачу,
Значит, и сам я жалею такие же годы.
Грустные мысли наводит порывистый ветер.
Но не об этом. А вспомнилось мне, что уныло
Прежде не думал: «Такое, мне помнится, было!»
Прежде храбрился: «Такое ли будет на свете!»
Вспыхнут ли звезды — такое ли будет на свете!-
Так говорил я. Я выйду случайно к парому,—
«Скоро,— я думал,— разбудят меня на рассвете,
Как далеко уплыву я из скучного дому. »
О, если б завтра подняться, воспрянувши духом,
С детскою верой в бессчетные вечные годы,
О, если б верить, что годы покажутся пухом,—
Как бы опять обманули меня пароходы.
Немножко отдохнем
От важных дел,
От шумных путешествий!
Трава звенит!
Волна лениво плещет,
Зенит пылает
Солнечным огнем!
Там, за морями,
Полными задора,
Земля моя,
Я был нетерпелив,—
И после дива
Нашего простора
Я повидал
Немало разных див!
Но все равно
Как самый лучший жребий,
Я твой покой
Любил издалека,
И счастлив тем,
Что в чистом этом небе
Идут, идут,
Как мысли, облака.
И я клянусь
Любою клятвой мира,
Что буду славить
Эти небеса,
Когда моя
Медлительная лира
Легко свои поднимет паруса!
Вокруг любви моей
Непобедимой
К моим лугам,
Где травы я косил,
Вся жизнь моя
Вращается незримо,
Как ты. Земля,
Вокруг своей оси.
В ДОРОГЕ
Зябко в поле непросохшем,
Не с того ли детский плач
Все назойливей и горше.
Запоздалый и продрогший
Пролетел над нами грач.
Ты да я, да эта крошка —
Мы одни на весь простор!
А в деревне у окошка
Ждет некормленая кошка
И про наш не знает спор.
Твой каприз отвергнув тонко,
Вижу: гнев тебя берет!
Наконец, как бы котенка,
Своего схватив ребенка,
Ты уносишься вперед.
Ты уносишься. Куда же?
Рай там, что ли? Погляди!
В мокрых вихрях столько блажи,
Столько холода в пейзаже
С темным домом впереди.
Вместе мы накормим кошку!
Вместе мы затопим печь.
Молча глядя на дорожку,
Ты решаешь понемножку,
Что игра. не стоит свеч!
ВСТРЕЧА
— Как сильно изменился ты! —
Воскликнул я. И друг опешил.
И стал печальней сироты.
Но я, смеясь, его утешил:
— Меняя прежние черты,
Меняя возраст, гнев и милость,
Не только я, не только ты,
А вся Россия изменилась.
В ИЗБЕ
Стоит изба, дымя трубой,
Живет в избе старик рябой,
Живет за окнами с резьбой
Старуха, гордая собой,
И крепко, крепко в свой предел -
Вдали от всех вселенских дел —
Вросла избушка за бугром
Со всем семейством и добром!
И только сын заводит речь,
Что не желает дом стеречь,
И всё глядит за перевал,
Где он ни разу не бывал.
ГОСТЬ
Гость молчит,
и я — ни слова!
Только руки говорят.
По своим стаканам снова
Разливаем все подряд.
Красным,
белым
и зеленым
Мы поддерживаем жизнь.
Взгляд блуждает по иконам,
Настроенье — хоть женись!
Я молчу, я слышу пенье,
И в прокуренной груди
Снова слышу я волненье:
Что же, что же впереди?
Как же так—
скажи на милость!
В наши годы, милый гость,
Все прошло и прокатилось,
Пролетело, пронеслось?
Красным,
белым
и зеленым
Нагоняем сладкий бред.
Взгляд блуждает по иконам.
Неужели Бога нет?
ВОЛНУЕТСЯ ЮЖНОЕ МОРЕ
Волнуется южное море.
Склоняясь, шумят кипарисы.
Я видел усталость и горе
В глазах постаревшей актрисы.
Я видел, как ходят матросы
С тоскою в глазах на закате,
Когда задыхаются розы
В бредовом своем аромате.
А ночью под аспидным небом
В томительных сумерках юга
Груженные спиртом и хлебом
Суда окликают друг друга.
И я, увозимый баржою
Все дальше за южною кромкой,
Всему откликаюсь душою
Спокойно уже и негромко.
ЭЛЕГИЯ
Отложу свою скудную пищу.
И отправлюсь на вечный покой.
Пусть меня еще любят и ищут
Над моей одинокой рекой.
Пусть еще всевозможное благо
Обещают на той стороне.
Не купить мне избу над оврагом
И цветы не выращивать мне.
ЧТО ВСПОМНЮ Я?
Все движется к темному устью.
Когда я очнусь на краю,
Наверное, с резкою грустью
Я родину вспомню свою.
Что вспомню я? Черные бани
По склонам крутых берегов,
Как пели обозные сани
В безмолвии лунных снегов.
Как тихо суслоны пшеницы
В полях покидала заря,
И грустные, грустные птицы
Кричали в конце сентября.
И нехотя так на суслоны
Садились, клевали зерно,—
Что зерна? Усталым и сонным,
Им было уже все равно.
Я помню, как с дальнего моря
Матроса примчал грузовик,
Как в бане повесился с горя
Какой-то пропащий мужик.
Как звонко, терзая гармошку,
Гуляли под топот и свист,
Какую чудесную брошку
На кепке носил гармонист.
А сколько там было щемящих
Всех радостей, болей, чудес,
Лишь помнят зеленые чащи
Да темный еловый лес!
25 января 1969
На правом берегу,
А кладбище —
На левом берегу.
И самый грустный все же
И нелепый
Вот этот путь,
Венчающий борьбу,
И все на свете,—
С правого
На левый,
Среди цветов
В обыденном гробу.
ДЕВОЧКА ИГРАЕТ
Девочка на кладбище играет,
Где кусты лепечут, как в бреду.
Смех ее веселый разбирает,
Безмятежно девочка играет
В этом пышном радостном саду.
Не любуйся этим пышным садом!
Но прими душой, как благодать,
Что такую крошку видишь рядом,
Что под самым грустным нашим взглядом
Все равно ей весело играть.
Я бегу от помрачений!
Суну морду в полынью
И напьюсь,
Как зверь вечерний!
Сколько было здесь чудес,
На земле святой и древней,
Помнит только темный лес!
Он сегодня что-то дремлет.
От заснеженного льда
Я колени поднимаю,
Вижу поле, провода,
Все на свете понимаю!
Вон Есенин —
на ветру!
Блок стоит чуть-чуть в тумане.
Словно лишний на пиру
Скромно Хлебников шаманит.
Неужели и они —
Просто горестные тени?
И не светят им огни
Новых русских деревенек?
Неужели
в свой черед
Надо мною смерть нависнет,—
Голова, как спелый плод,
Отлетит от веток жизни?
Все умрем. Но есть резон
В том, что ты рожден поэтом.
А другой — жнецом рожден.
Все уйдем. Но суть не в этом.
Читайте также: