Нет одежи прекрасней на свете чем бронза мускулов и свежесть кожи маяковский

Обновлено: 28.03.2024


В газетах
пишут
какие-то дяди,
что начал
любовно
постукивать дятел.
Скоро
вид Москвы
скопируют с Ниццы,
цветы создадут
по весенним велениям.
Пишут,
что уже
синицы
оглядывают гнезда
с любовным вожделением.
Газеты пишут:
дни горячей,

налетели
отряды
передовых грачей.
И замечает
естествоиспытательское око,
что в березах
какая-то
циркуляция соков.
А по-моему —
дело мрачное:
начинается
горячка дачная.
Плюнь,
если рассказывает
какой-нибудь шут,
как дачные вечера
милы,
тихи́.
Опишу
хотя б,
как на даче
выделываю стихи.
Не растрачивая энергию
средь ерундовых трат,

решаю твердо
писать с утра.
Но две девицы,
и тощи
и рябы́,
заставили идти
искать грибы.
Хожу в лесу-с,
на каждой колючке
распинаюсь, как Иисус.
Устав до того,
что не ступишь на́ ноги,
принес сыроежку
и две поганки.
Принесши трофей,
еле отделываюсь
от упомянутых фей.
С бумажкой
лежу на траве я,
и строфы
спускаются,
рифмами вея.
Только
над рифмами стал сопеть,
и —

меня переезжает
кто-то
на велосипеде.
С балкона,
куда уселся, мыча,
сбежал
во внутрь
от футбольного мяча.
Полторы строки намарал —
и пошел
ловить комара.
Опрокинув чернильницу,
задув свечу,
подымаюсь,
прыгаю,
чуть не лечу.
Поймал,
и при свете
мерцающих планет
рассматриваю —
хвост малярийный
или нет?
Уселся,
но слово
замерло в горле.

На кухне крик:
– Самовар сперли! —
Адамом,
во всей первородной красе,
бегу
за жуликами
по василькам и росе,
Отступаю
от пары
бродячих дворняжек,
заинтересованных
видом
юных ляжек.
Сел
в меланхолии.
В голову
ни строчки
не лезет более.
Два.
Ложусь в идиллии.
К трем часам —
уснул едва,
а четверть четвертого
уже разбудили.

На луже,
зажатой
берегам в бока,
орет
целуемая
лодочникова дочка…
«Славное море —
священный Байкал,
Славный корабль —
омулевая бочка».


Сердце мне вложи!
Крови́щу —
до последних жил.
В череп мысль вдолби!

В смокинг вштопорен,
побрит что надо.
По гранд
по опере
гуляю грандом.
Смотрю
в антракте —
красавка на красавице.
Размяк характер —
всё мне
нравится.
Талии —
кубки.
Ногти —
в глянце.
Крашеные губки
розой убиганятся.
Ретушь —
у глаза.
Оттеняет синь его.
Спины
из газа
цвета лососиньего.
Упадая
с высоты,
пол
метут
шлейфы.
От такой
красоты
сторонитесь, рефы.

Повернет —
в брильянтах уши.
Пошеве́лится шаля —
на грудинке
ряд жемчужин
обнажают
шеншиля.
Платье —
пухом.
Не дыши.
Аж на старом
на морже
только фай
да крепдешин,
только
облако жоржет.
Брошки — блещут…
на́ тебе! —
с платья
с полуголого.
Эх,
к такому платью бы
да еще бы…
голову.

Анализ стихотворения «Красавицы» Маяковского

В 1929 году Владимиром Владимировичем Маяковским было создано замечательное стихотворение «Красавицы». Оно было написано под впечатлением от осенней поездки в Париж на открытие «Гранд Оперы» в 1928 году.

Данное произведение относится к поздней деятельности писателя. У Маяковского на протяжении всего творчества было особенное романтическое отношение к любви и женщинам. Он не случайно говорил про себя: «Громада-любовь и громада-ненависть». Такой сильный духом мужчина со сложной судьбой не перестает верить в силу самого главного чувства на Земле. И данное стихотворение тому доказательство, оно отличается не только высокой выразительностью, но и глубиной и мудростью высокого чувства.

Главной темой стихотворения выступает женская красота, перед которой невозможно устоять. Лирический герой прибывает в качестве зрителя на опере в Париже и вовремя антракта он находит взглядом «красавку на красавице». Он увлекается красотой прекрасных дам и замечает в их внешнем виде буквально каждую деталь:

Талии — кубки.
Ногти — в глянце.
Крашеные губки
розой убиганятся.

В большей степени все произведение посвящено внешнему виду женщин, которые стали объектом внимания для лирического героя. Он с особой страстью описывает наряды красавиц, их фигуры, цвет глаз и век. Своему же наряду поэт посвящает скромное первое четверостишье:

В смокинг вштопорен,
побрит что надо.

Писатель восхищается женской красотой, но в завершении стихотворения Маяковский позволяет себе небольшое замечание, благодаря которому он пытается привести себя в чувство, ведь вполне вероятно, что за этой ослепительной красотой скрывается «пустышка»:

Брошки — блещут… на тебе! —
с платья с полуголого.
Эх, к такому платью бы
да еще бы… голову.

Стихотворение написано в смешанной рифмовке и в последовательной композиции. Оно наполнено такими художественными средствами как: метафоры («в смокинг вштопорен»), эпитеты («спины из газа», «размяк характер», «облако жоржет»), олицетворение («упадая с высоты, пол метут шлейфы»).

Женская красота является слабым и одним из ключевых мест для многих поэтов, и Владимир Маяковский не стал исключением. Стихотворение написано в очень мягкой и последовательной форме, его хочется читать медленно не торопясь, чтобы представить все те образы, которые так подробно описывает поэт.

Вот и вёчер
в полную жуть
ушел от окон,
хмурый,
декабрый.

В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.

Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!

Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце — холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.

И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая —
большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любеночек.
Она шарахается автомобильных гудков.
Любит звоночки коночек.

Еще и еще,
уткнувшись дождю
лицом в его лицо рябое,
жду,
обрызганный громом городского прибоя.

Полночь, с ножом мечась,
догнала,
зарезала,—
вон его!

Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного.

В стеклах дождинки серые
свылись,
гримасу громадили,
как будто воют химеры
Собора Парижской Богоматери.
Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.

Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот,—
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и- он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.

Рухнула штукатурка в нижнем этаже.

Нервы —
большие,
маленькие, —
многие! —
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!

А ночь по комнате тинится и тинится,—
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.
Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на зуб.
Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете —
я выхожу замуж».

Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите — спокоен как!
Как пульс
покойника.

Помните?
Вы говорили:
«Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть»,—
а я одно видел:
вы — Джиоконда,
которую надо украсть!

Опять влюбленный выйду в игры,
огнем озаряя бровей загиб.
Что же!
И в доме, который выгорел,
иногда живут бездомные бродяги!
Дразните?
«Меньше, чем у нищего копеек,
у вас изумрудов безумий».
Помните!
Погибла Помпея,
когда раздразнили Везувий!

Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,—
а самое страшное
видели —
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?

И чувствую —
«я»
для меня мало.
Кто-то из меня вырывается упрямо.
Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле,—
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.

Люди нюхают —
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Я сам.
Глаза наслезненные бочками выкажу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Ей выскочишь из сердца!

На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос.

Мама!
Петь не могу.
У- церковки сердца занимается клирос!
Обгорелые фигурки слов и чисел
из черепа,
как дети из горящего здания.
Так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки «Лузитании».
Трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани.
Крик последний,—
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони!

"Нет на свете прекрасней одёжи,чем бронза мускулов и свежесть кожи"В.В.Маяковский.

Нет на свете прекрасней одёжи,
Чем символика чувственных правил.
Чтоб загар был на гладкости кожи,
От неровностей кожу избавил.

Чтобы стрелами чётко ресницы,
Чтобы брови, слегка полукругом.
Чтобы волосы крыльями птицы,
Запах льётся «Шанель»,а не луга.

Чтоб ни грамма кошмарного жира,
Круто грудь выдавалась надменно.
Даже, если меню из инжира,
Очень вкусно, вполне современно!

Чтобы ноги прямые, как спицы,
Чтобы бёдра цвели, колыхались.
И призывно (опять же!) ресницы,
Завлекали, дрожали, махали!

Ну, а если сказать о мужчинах,
Тут и правила вовсе не строже.
Но, ни слова теперь о морщинах,
Нет претензий особых и к коже.

Чтобы бицепсы нервно катались,
Гладко выбрит могучий затылок.
Чтоб стояли горой, не менялись,
Блеском вычищен модный ботинок.

Дух захватит, порою, О Боже!
Так чего же мы с этим добились?
Все претензии, разве, что к коже,
И к чему там ещё? Видно, сбились…

Я всегда утверждаю серьёзно:
Красота, тот огонь, что в сосуде!
Лучше сразу понять, а не поздно,
Внутрь глядите, хорошие люди…

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

© Все права принадлежат авторам, 2000-2022. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. 18+

Из тучки месяц вылез,
молоденький такой…
Маруська отравилась,
везут в прием-покой.
Понравился Маруське
один
с недавних пор:
нафабренные усики,
расчесанный пробор.
Он был
монтером Ваней,
но…
в духе парижан,
себе
присвоил званье:
«электротехник Жан».
Он говорил ей часто
одну и ту же речь:
– Ужасное мещанство –
невинность
зря
беречь. –
Сошлись и погуляли,
и хмурит
Жан
лицо, –
нашел он,
что
у Ляли
красивше бельецо.
Марусе разнесчастной
сказал, как джентльмен:
– Ужасное мещанство –
семейный
этот
плен. –
Он с ней
расстался
ровно
через пятнадцать дней,
за то,
что лакированных
нет туфелек у ней.
На туфли
денег надо,
а денег
нет и так…
Себе
Маруся
яду
купила
на пятак.
Короткой
жизни
точка.
– Смер-тель-ный
я-яд
испит…
В малиновом платочке
в гробу
Маруся
спит.
Развылся ветер гадкий.
На вечер,
ветру в лад,
в ячейке
об упадке
поставили
доклад.

Крою
пиво пенное, –
только что вам
с этого?!
Что даю взамен я?
Что вам посоветовать?
Хорошо
и целоваться,
и вино.
Но…
вино и поэзия,
и если
ее
хоть раз
по-настоящему
испили рты,
ее
не заменит
никакое питье,
никакие пива,
никакие спирты.
Помни
ежедневно,
что ты
зодчий
и новых отношений
и новых любовей, –
и станет
ерундовым
любовный эпизодчик
какой-нибудь Любы
к любому Вове.
Можно и кепки,
можно и шляпы,
можно
и перчатки надеть на лапы.
Но нет
на свете
прекрасней одежи,
чем бронза мускулов
и свежесть кожи.
И если
подыметесь
чисты́ и стройны́,
любую
одежу
заказывайте Москвошвею,
и…
лучшие
девушки
нашей страны
сами
бросятся
вам на шею.

Читайте также: